Громыко Ольга - Птичьим Криком Волчьим Скоком
ОЛЬГА ГРОМЫКО
ПТИЧЬИМ КРИКОМ, ВОЛЧЬИМ СКОКОМ
ГРАНЬ – 2
Браславским озерам посвящается
В лесу шел дождь. Мелкий, осенний, ненавязчивый, только и гораздый, что пошуршать хвоинками на раскидистых еловых лапах, не пропускающих к земле ни капли. Да и полно ее мочить, и так напиталась под самые маковки мха, в лаптях версты не пройдешь — отсыреют.
Тихо в лесу, мрачно, слякотно. Солнце день деньской непогоду за тучами коротает, птичьих голосов уж две седмицы [1] не слыхать, даже воронье к человеческому жилью на промысел подалось — подбирать оброненные зерна на полях да подле веялки. Опали листья — и затихла в лесу жизнь, расползлась по щелям норам, затаилась до первого снега. Выпадет снег — скует землю мороз, подхлестнет студеный ветер, голод да холод выгонят пичуг и зверюшек на промысел, вышьют белое полотно крестиками и точками
следов. А пока — молчит лес, угрюмо кутается во влажный туман, неприветливо косится на одинокого путника. Даже лешему не в охотку ухать да путать тропинки.
Забился под вывороченный корч, укутался опавшей листвой и притих: еще не спит, но уже пригрелся, разомлел, наяву грезит. Коль потревожат его невзначай — осерчает, стряхнет дремоту, да напомнит, кто в лесу хозяин, а кто гость незваный… а иначе — проходи себе стороной, до весны не трону.
Девушка обминула корч по солнцу [2], придержала рукой мотнувшийся было тул [3], бряцнувший по бедру. За спиной у девушки висел лук в налучьи, у второго бедра — длинный узкий меч в кожаных с деревом ножнах.
Из под меховой безрукавки серебристо струились до запястий кольчужные рукава. Высокие кожаные сапоги беззвучно вминали листву, оставляя смазанные следы. Было видно, что девушка привыкла к долгим переходам, о коих постороннему знать вовсе не надобно.
Она не кралась и не таилась, шла с гордо поднятой головой, не забывая смотреть по сторонам и прислушиваться, но многолетняя привычка сама подбирала ногам свободное от хрустких сучков и шишек местечко, вела поближе к деревьям, за которыми можно укрыться от нежданного противника, заставляла кланяться паутине, выплетенной меж соседних стволов, чтобы колышущиеся на ветру обрывки не означили ее пути.
Лесные травы, поутру обожженные инеем, распласталась по земле редкими вялыми прядями. Девушка поежилась. Ей было зябко, несмотря на шерстяную поддевку и кожаные штаны, одетые поверх полотняных.
Изо рта шел пар, перемешиваясь с висевшим в воздухе маревом. Сапоги потихоньку промокали, вода исподволь пропитала льняные онучи и уже начинала негромко похлюпывать, грозя вскорости перелиться через верх.
Надо бы отжать да перемотать, решила девушка и, не откладывая, присела на первый же камень, снизу вызелененный плесенью, сверху выбеленный солнцем и ветром. Взялась за пятку сапога, готовясь вытянуть ногу… и вдруг что то свистнуло над ее головой и ушло в чащобу. Стало слышно, как, шурша, вдали опадают на землю мелкие веточки и крошки коры.
Девушка кубарем скатилась с камня, мигом позабыв про хлюпающий сапог. Прижалась плечом к холодному зеленому боку, осторожно выглянула, положа руку на меч. Уж она то, кмет семилетней выучки, не с чем не могла перепутать скользнувшую мимо виска стрелу.
Она не услышала удара о дерево — видать, стрела на излете ткнулась в мягкий мох или застряла охвостьем меж ветвей.
В лесу по прежнему было тихо. Никто не бежал за стрелой либо прочь, страшась мести. Никто не выглядывал из схорона [4], интересуясь судьбой оперенной свистуньи. Девушка измерила глазами непроницаемую гущу кустов, как на грех, протянувшихся на добрую
